Чехов и театр

К моменту рождения в 1898 году Московского Художественно-Общедоступного театра любовь к Чехову-прозаику на Чехова-драматурга не распространялась. Он был известным и уважаемым писателем. К нему пришёл успех водевилиста. Однако в области сценического писательства он почитаемым и любимым пока не стал. Сцена и Чехов были в настороженных, напряжённых отношениях. С первых его драматургических опытов («Леший», «Иванов»), после первого представления «Чайки» в Императорском Александринском театре (17 октября 1896 года), даже после триумфа чеховского цикла пьес в крохотном частном театрике Москвы («Чайка» 17 декабря 1898 — «Дядя Ваня» 26 октября 1899 — «Три сестры» 31 января 1901 года — «Вишнёвый сад» 17 января 1904) рецензенты, артисты, писатели, критики, искусствоведы были сами уверены и уверяли других, что пьесы Чехова скучны, повествовательны, безотрадны, не сценичны. Но иным открываются, по слову Андрея Белого, чеховские пролёты в вечность. Пусть отчасти, пусть с краюшка, да открываются. Этим приближением к вечности и манят пьесы Чехова.

Судьбу Чехова определила сцена. Его театр родился из прозы и прозу чуть-чуть подчинил. Некоторые из литературоведов и режиссёров считают, что, не написав романа, Чехов всё-таки роман написал — в пьесах.

Время, беспристрастное и жестокое, всё расставило так, как надо.
Отношения Чехова и сцены, более и более с годами, десятилетиями, столетиями, восходят к взаимному чувству нужности и верности друг другу. Чеховские люди помогают нам понять себя самих, для каждого времени открываются неожиданно, парадоксально.

О влюблённости в Чехова-драматурга признавался Немирович-Данченко. Он верил, что «Чайка» рождена для сцены. Потом Станиславский влюбился в «Чайку», потом молодые артисты. Из этой любви и веры родился МХТ — театр новых форм, нового образца. Дальше, после московской премьеры «Чайки», была минута тишины, когда зал сначала замер, а затем взорвался громом аплодисментов. Пауза потрясения — и овация. Так в МХТ было и после «Дяди Вани», и после «Трёх сестёр», и после «Вишнёвого сада». Вот главное признание в любви Чехову-драматургу, его бессмертным персонажам и образам, их красоте.

С той поры русская сцена, позже и сцена мировая, несмотря на всяческие кризисы, падения и взлёты, войны и революции, к рубежу ХХ-ХХI веков без Чехова, театрального писателя, обойтись не может, им спасается. С годами едва ли не каждый (читатель, зритель, художник, писатель, артист, режиссёр), кто близко соприкасался с его прозой, письмами, его Сахалином (на сцене играли и эту книгу) или пьесами, знакомыми и незнакомыми одновременно, — признавался в любви к автору. Не мог не подчиниться простору чеховского мира, притяжению чеховской глубины. Потому на подмостки выходили, выходят и будут выходить Заречные и Треплевы, Сони и Астровы, Войницкие, Маши Прозоровы, Солёные, Чебутыкины и Тузенбахи, Лопахины, Раневские, Гаевы, Фирсы. Они будут оживать на самых разных театральных сценах и ждать от зала паузы потрясения после спектакля.

ЕЛЕНА СТРЕЛЬЦОВА